А вот и этот несчастный оридж

[Love-Ri]

Название: «Ты мне всего дороже»
Автор: Love-Ri
Бета: Flying
Тип: ориджинал
Жанр: angst, deathfic
Рейтинг: G
Размер: мини
Посвящается тем, кто спасает жизни.

Ценность некоторых вещей в нашей жизни мы в полной мере понимаем только в определенные моменты - когда теряем их. В остальное время мы живем с ненавязчивой мыслью о том, что нам это необходимо. Печально, наверное, не осознавать истины. Но переживать моменты «осознания», поверьте, нелегко. Все это известно, все это сказано, отмахнетесь вы. Я промолчу о том, что есть вещи, выходящие за рамки привычных потерь, и такое не редкость. Только я не пожелаю вам узнать, каково это.
Эта весна – весна жизни. Жизнь, неразлучная с радостью и болью, неразлучная со смертью. Весна любви и надежды. Я люблю тебя, моя девочка. Давно и крепко, как любят того, кто, заняв место в сердце и в жизни, стал тем, без чего жить, кажется, нельзя. Картины нашей истории друг за другом всплывают у меня перед глазами, смешивая время, людей, обстоятельства. Лишь одно неизменно во всех – отчаянное желание не расставаться.

Ты часто улыбаешься. Не смеешься – ты не часто смеешься – а именно улыбаешься, тепло и ласково, так нежно и красиво. И в такие моменты мне, как никогда, больно. Сердце сжимает тисками, из которых не вырваться, как не вырваться тебе из замкнувшейся ловушки твоей судьбы. Тебе давно о ней известно, и давно уже были страх, боль и отчаяние, когда врачи, глядя в пол, так спокойно и вроде бы обыденно, старательно делая сочувствующий вид, говорили, что надежды нет. Были эти намозолившие глаз больничные коридоры и бесчисленные стерильные халаты, изматывающие процедуры и бесполезные лекарства. Ты терпеливо сносила все, но с каждым днем тухла в твоих глазах та искорка надежды, что заставляла бороться, бежать, искать выход. А потом… ты поняла.
Я увидела это в твоих глазах однажды утром. Сначала мне показалось, что тебе лучше – лицо немного разгладилось, исчезли следы напряжения. Вот только глаза – будто не твои, чужие. В них выражение, давно не посещавшее их – спокойствие, смирение. И безжизненность – словно ты уже не здесь, распрощалась с родным домом и людьми и, оставив прошлое позади, стоишь у перрона, ожидая свой поезд. Он ведь у каждого свой, не так ли? – сказала мне ты. Я не могла говорить – только стояла и не сводила с тебя глаз – такой родной, дорогой, любимой. И чужой. Уже не моей, не своей. Потухшей, уходящей. Что ты чувствовала? Как могла жить с этим? Я не могла. Но жила.
Время шло, листая дни календаря, песчинку за песчинкой роняя в прошлое жалкие остатки твоей жизни. Позже мне рассказывали, что я почти ничего не ела, мало спала, постепенно становясь похожей на тебя в твоем болезненном измождении. Я не помню всего этого. Для меня жизни не было, как не было ее для тебя. Мы обе ждали того, что неминуемо должно было произойти, стараясь не смотреть в глаза друг другу – я не могла видеть смиренное ожидание в твоих, а ты не хотела меня расстраивать. Мы часами лежали вместе на твоей кровати, я бережно обнимала тебя и прятала полные слез глаза, прижимаясь щекой к твоим утратившим былой блеск волосам, а ты засыпала – так медленно и спокойно, тихо-тихо дыша, что я со страхом начинала прислушиваться, влажными ладонями прикасаясь к твоим теплым щекам. Пока теплым. И тогда я беззвучно смеялась и плакала от облегчения и осознания, что оно временно, и ничего нельзя изменить – никакой надежды нет. Как же я буду без тебя жить? Как же ты можешь уйти? А жизнь продолжалась, как кошмарный сон, а мы все не могли проснуться.
Ты ушла от меня прохладным октябрьским днем, когда отжившая свое листва, осыпавшаяся под ноги золотым ковром, порхала в воздухе, а потом, приземляясь, мокла в осенних лужах, темнея, умирая. Эти листья напоминали мне тебя. Такие же красивые, покорные своей судьбе. И неподвижные. Звучали бесконечные формальности, заученные фразы, мелькали люди, выражавшие соболезнования, а потом куда-то уходившие. У них были свои дела, своя жизнь, твоя смерть была для них всего лишь эпизодом в ней. А в моей – концом.
***
Нечто появилось на пороге моей квартиры неизвестно сколько времени спустя. Я ничего не помнила о выпавших из памяти шести месяцах – я бы и не знала, если б мне не сказали, что было со мной после всего этого. Это нечто было маленьким ребенком, цеплявшимся за пальцы взрослого мужчины. Он говорил что-то – про то, что уезжает, что ему не на кого оставить ребенка, а я была ей самой близкой. Говорил что-то еще - сумбурно, но я и так не слушала. Я смотрела на маленькое существо, в серых глазах которого было такое знакомое выражение, которое я успела забыть. Любопытство. Мужчина что-то говорил, я механически отвечала, кивала, не сводя глаз с девочки. А потом ее отец ушел, оставив мне тебя. Ты сидела на диване, теребя бахрому на подушке, болтая ножками в белых туфельках и рассматривая все вокруг. Ты вызывала противоречивые чувства. Ты была Ею, но и не ею в то же время – живой, другой. Не моей, чужой. Но ты ее дочь – родная, маленькая, и я была нужна тебе. Ах, если бы твоя мать была жива! Как это было бы… Невозможно. Уже притупившаяся боль вырвалась, напомнила о себе, взбудораженная живым напоминанием о мертвом, ушедшем.
- Почему тетя плачет?
Я подняла голову – ты смотрела на меня неожиданно серьезными глазами и искренне не понимала, что со мной. Помнила ли ты мать? Я подошла к тебе, опустилась на колени и посмотрела в глаза, испытывая желание видеть в них здоровье и жизнь. – Все хорошо, да?
Я знаю, это было глупо – ждать ответа на то, что я подразумевала. Но детское личико растянулось в обаятельной улыбке. Твоей. И Ее.
Моя девочка.

Ты была на удивление здоровым и жизнерадостным ребенком, не склонным к обидам и слезам, и я обнаружила, что постоянно улыбаюсь рядом с тобой и живу – с удовольствием, с каждой минутой и твоей улыбкой. Как уже позабыла. Единственное, что омрачало мою жизнь – страх за тебя. Едва ты чихала, принимала серьезное выражение лица или проявляла признаки усталости, мое сердце колола железная игла страха. Непрошеные образы бледного исхудалого лица, ничего не выражавших глаз, понурых плеч не желали уходить из памяти. И я тряслась над тобой, моим сокровищем, таскала по врачам, желая удостовериться, что тебе ничего не угрожает. Однако ты лучилась здоровьем, и мало-помалу я расслабилась. Но жизнь, видно, решила, что этого мало. Чуть больше года спустя кошмар вернулся.
У тебя было то же самое. Наследственность. Я не хотела верить, не могла. Они все ошиблись. Ты здорова, здорова!
Ты сидела на твердой больничной койке и хмурила бровки, врачи разводили руками, почесывали затылки и произносили уже знакомые слова. Мне хотелось схватить тебя и убежать – далеко-далеко, где нет врачей, больниц, людей, знающих о том, что было с твоей матерью, а теперь нашлось и у тебя. Туда, где с тобой все будет хорошо. Но такого места нет. За что нам это? Неужели и ты? Те же слова, все то же, но ты – совсем маленькая, ты должна жить! Я не могу потерять и тебя…
Ты просыпалась по ночам и засыпала днем. Потеряла аппетит, реже улыбалась. Я не отходила от тебя ни днем, ни ночью, забросив все. Сидела у твоей кровати, сжимая холодными пальцами край одеяла и слушая твое дыхание. Мне сказали сначала, что ее угнетенное состояние – это отражение моих страхов, что это я мешаю ей быть спокойной и радостной, как обычно. Я старалась пересилить себя и улыбаться, не показывать свои чувства, но получалось плохо. В конце концов, я стала реже быть с тобой рядом, чтобы ты не впитывала от меня отрицательную энергию. А ты плакала, звала меня, и мое сердце рвалось на части. Тебе становилось хуже, и никто не знал, что делать. Наш маленький уютный мир рушился и ни у одной не было шанса. Мне снились грустные серые глаза осознавшей свою участь женщины, гнетущее молчание, в которое врывался детский плач. Я вставала, шла в соседнюю комнату, и там, включая свет, видела серые глаза непонимающего, что творится, ребенка. Я обнимала хрупкую фигурку, гладила шелковистые волосы. Пока еще шелковистые. И еще живые и ясные глаза просили помочь, а я не могла, только крепче обнимала тебя и шептала, что все будет хорошо… все будет хорошо…

А потом они нашли способ. Это было что-то новое, об этом говорили с неуверенностью, но с таким энтузиазмом, что я невольно начинала надеяться на лучшее. Что еще мне оставалось?
- Мы ничего не обещаем. Вряд ли будет хуже. Возможно, это ее шанс. - Высокий худой мужчина в белом халате погладил мою девочку по голове, серьезно глядя мне в глаза. – Другой надежды нет.
Эти слова сжимали все внутри в тугой болезненный ком, не дававший вздохнуть. А вдруг станет хуже? Но если не попробовать, я буду жалеть всю жизнь, что не смогла сберечь тебя, когда шанс был. Я кивнула, с надеждой глядя в глаза, скрытые большими очками с толстыми стеклами. Он ободряюще улыбнулся и сел заполнять какие-то бумаги.

Время тянулось, тянулось и никак не хотело пожалеть меня. Желтая лампочка в коридоре дрожала неровным светом. Я прятала потные ладони между коленей, вытирала о юбку, сжимала ими плечи, пытаясь согреться. Ты была там, совсем рядом; с тобой творили что-то, едва опробованное наукой. Творили, надеясь, что не натворят. Все это вселяло в меня ужас. Их пациентка была почти пробным материалом, подопытным кроликом. Живым человеком, желающим жить. Моей маленькой любимой девочкой. Моим счастьем, надеждой, моей жизнью. Мне хотелось бежать туда и кричать им это, чтобы они убрали руки от моего ребенка, не делали ей больно, разве мало она перенесла? Но я молча сидела, не сводя глаз с закрытой двери и желтой лампочки над ней. Бесконечное ожидание и страх. Когда натянутые гудящей струной нервы уже готовы были лопнуть, дверь открылась, и врач в зеленом халате и маске сказал, что все прошло хорошо. Я хочу ее увидеть, - зашептала я, голос плохо слушался, срывался от волнения. На зеленой ткани его халата темно-красные пятна – кровь. Врач качал головой и говорил, что мне нужно отдохнуть, попозже я увижу ее, все равно она под наркозом… Его гулкий голос звенел у меня в ушах, меня мутило от дурных предчувствий, и, кажется, лампочка все тускнела и тускнела, а потом я хотела встать, но вокруг все внезапно качнулось, а потом потухло.

Я сидела у твоей кровати, наблюдая, как ты спишь. Бледная. Но мне сказали, что тебе становится лучше. Вдруг они врут? Я боялась верить. Дрожащей рукой гладила твои пальчики, щеки, волосы, поправляла одеяло. Я так люблю тебя, мое солнышко. Живи, пожалуйста, живи.
***
Твоя ладошка была сухой и теплой, шаг – уверенным, ты уже не отставала от меня, не задыхалась при ходьбе, как раньше. На щеках появился румянец, глаза вновь сияли жизнью. И я верила, что все будет хорошо. Теперь верила. Даже стоя над каменной плитой, где лежала та, для которой уже все кончено, к которой жизнь не вернется. И держа за руку ту, для которой все только началась. Если бы это придумали раньше, чем стало поздно…
Твоя дочь старательно пристроила свежие цветы в вазочку и присела на корточки, разглядывая надпись. Большие серые глаза с пониманием и грустью прикасались к трагической истории своей матери, истории, чуть не ставшей ее собственной.
Мы уходили – живые, в свою продолжающуюся жизнь, унося в сердце частичку прошлого, которое всегда будет с нами, в нашем сердце.
Я люблю тебя, моя девочка. Всегда буду любить.